Виктор спокойно, будто речь шла о незначительном пустяке, объявил матери в первый же день приезда, что женится и что будущая его жена на десять лет старше его и у нее есть восьмилетний сын.
Сказал это так, вроде как предупредил: все решено, разговаривать не о чем.
Веру Николаевну начало трясти.
— Ты хоть соображаешь, что несешь? — непривычным, каким-то повизгивающим голосом заговорила она. — Может, ты так шутить вздумал?
— Никаких шуток, — отрезал Виктор, и его светлое лицо потемнело от густых сомкнувшихся бровей. — Что тебя пугает? Ребенок? Разница в возрасте? Так вот, меня, — подчеркнул он, — меня это не пугает и не волнует. И вообще это мое личное дело, понимаешь?
— Твое личное дело?! — Пока ты учился и мы с отцом деньги посылали, это было наше дело, а теперь, когда ты вздумал на какой-то старухе жениться, так это твое личное дело?
— Если ты хочешь, чтоб я разговаривал на эту тему, то говори об Ольге уважительно, как она того заслуживает! — сказал сын.
Виктор выскочил из комнаты. Шаги его простучали по крыльцу — и все.
Вера Николаевна от ярости не могла прийти в себя. Ну, погоди! Погоди, сынок! Ты еще спохватишься…
Она лихорадочно собиралась на работу в поликлинику.
Из поликлиники она позвонила мужу, велела ему после смены зайти к ней. Обязательно! Когда он, забеспокоившись, спросил, что случилось, она сухо ответила, что это не телефонный разговор, но все-таки предупредила:
— О Викторе надо поговорить. Жду.
Егор Сидорович работал на стекольном заводе. Там он был видным человеком: шутка ли — проработать тридцать лет. Сменный мастер, парторг основного на заводе профилитового цеха.
Дома же все решает Вера Николаевна единолично. О чем бы она ни советовалась с ним, все равно поступала она только так, как сама находила нужным. Егор Сидорович смолоду к этому привык и никогда не возражал против такого порядка вещей.
После смены Егор Сидорович зашел в поликлинику, поднялся на третий этаж в процедурный кабинет.
— Вот и я, Веруш, — объявил Егор Сидорович. — Что случилось?
По голосу жены, по тому, как она разговаривала с больным, он понял, что она всерьез озабочена.
— Жениться Виктор собирается, вот что.
— Да ну? — заулыбался Егор Сидорович, представив Виктора отчего-то сразу с младенцем на руках. — И на ком же?
— А вот прежде чем так по-дурацки улыбаться, ты бы и спросил — на ком?
— А на ком?
— В том-то и дело — на ком. На женщине старше его на десять лет, у которой еще вдобавок ребенок.
— Да-а-а, — только на это и хватило Егора Сидоровича.
— Что будем делать?
— А это у него серьезно?
— Откуда я знаю? Для него, конечно, кажется серьезно, раз думает жениться. Опутала его баба. Вырастили рохлю: пришла зубастая — и схватила.
— Ну уж… рохля, — попробовал вступиться Егор Сидорович.
— С нами — нет, на нас он может верхом кататься. А с другими… Нет у нас теперь, считай, сына. Еще позволит ли она ему с нами якшаться?
— Ты, что же, видела ее?
— Не видела и видеть не хочу. И жениться я ему не дам, так и запомните. Не для того его растила… Столько девушек кругом, так нет, нашел себе, дурак. Такой же, как ты, бесхарактерный. Ну ничего, посмотрим.
— Ты, может, скажешь что-нибудь? — спросила Вера Николаевна.
— А что говорить, когда мы ее даже не видели?
— А тебе обязательно видеть, чтобы понять, что это авантюристка? Тридцать три года — и безусый мальчишка!
— Тридцать три года — самый сок,— ляпнул Егор Сидорович.
Вера Николаевна опешила.
— Ты в уме?
— Ну вырвалось, что такого.
— «Самый сок», — не унималась Вера Николаевна. — Если сейчас и самый сок, то что будет через пятнадцать-двадцать лет?
— Двадцать лет — мало? — опять понесло Егора Сидоровича.
Вера Николаевна готова была истерзать его глазами.
— Уходи, а то мне… уйди лучше, — она даже сложила на груди умоляющим жестом руки.
Егор Сидорович шел бульваром, и странное чувство владело им. Впервые за долгие годы он не поддакнул жене, наоборот — возразил, хоть и получилось это невольно.
Виктор, вопреки представлению Егора Сидоровича, не сидел нахохлившись, не хандрил, а гладил себе брюки и при этом еще что-то насвистывал бодренькое.
— А мать там с ума сходит, — сказал Егор Сидорович.
— Не знаю, чего она сходит. Умираю я, что ли? Другая за меня порадовалась бы.
— Так уж? — посомневался Егор Сидорович.
— Так уж. Впрочем, сам увидишь.
— Когда?
— Завтра с сыном приезжает.
— Куда? К нам?
— Ну нет уж. Я им комнату снял.
— Это правильно, — одобрил Егор Сидорович. — Ты поаккуратнее с матерью-то. Переживает очень. Правда, что много старше тебя? Или это она так… преувеличивает?
— Какое это имеет значение? — нахмурился Виктор. — Сказал матери в порядке информации, потому что Ване, сыну, скоро девять, так чтобы при встрече не удивлялась.
— Девять, — забеспокоился Егор Сидорович, — шутка ли? Был бы маленький — одно дело…
— И ты тоже? Познакомился бы для начала, а уж потом…
— Что, действительно так уж хороша? — с любопытством спросил Егор Сидорович.
Виктор сразу отмяк, застенчиво заулыбался:
— Не хороша, а лучше всех.
И Егор Сидорович засмеялся. Черт побери, а ведь прав сын: радоваться за него надо!..
Через два дня — было как раз воскресенье — Виктор, вскочив ни свет ни заря, чтоб бежать к своей ненаглядной, спросил:
— Так как, мама, знакомить тебя с Ольгой?
Вера Николаевна, не разговаривавшая с ним эти дни, повернула к нему страдающее лицо.
— Если я тебя попрошу… как сына попрошу… подожди немного — всего какой-нибудь год, а тогда и решай. Сделай это для меня, для своей матери.
Виктор вроде как задумался. Стоял, смотрел в окно. Вере Николаевне показалось, что он колеблется.
— Это же пустяки — один год. Вроде маленького испытания.
— Я хотел подготовить, — медленно, продолжая смотреть в окно, сказал Виктор, — но раз так… мы уже год как женаты. Мать даже опешила.
Виктор жил где-то на квартире с Ольгой. Егор Сидорович и Вера Николаевна молчали о нем, ничего не говорили.
Но когда через пару дней Виктор забежал их проведать, Вера Николаевна сказала все-таки:
— Приводи эту свою к ужину, посмотрим с отцом, кем ты нас осчастливил.
Виктор сразу ощетинился:
— Если ты собираешься и с ней так разговаривать, то, конечно, не приведу. Она и без знакомства с нашей семьей проживет. Я думал — как люди познакомитесь.
— Люди сначала с родителями советуются, — напомнила Вера Николаевна.
— Это бесполезный разговор, сама знаешь, советоваться было ни к чему.
Конечно, Вере Николаевне хотелось увидеть «эту женщину».
— Целоваться с ней я, само собой, не стану, но разговаривать еще с людьми не разучилась… со всякими приходится.
Виктор опять взъерошился, но Егор Сидорович сжал его руку у локтя:
— Приходите. Все будет в порядке.
Вера Николаевна приготовила ужин. Но вдруг вспомнила, что теперь принято пить сухое вино. Водка есть, наливка тоже, но, может, она… Ольга… пьет только сухое? Будет без вина сидеть, как сыч на всех поглядывать.
Вера Николаевна отправилась в гастроном. Пока она шла туда да обратно, пока там постояла в очереди, прошло, наверное, не меньше часа.
Когда она подходила к дому, в открытые настежь окна услышала смех. Женский смех. Непритворный, от души. И тут же, сразу вслед, смех Виктора и… ну да, конечно же, басок Егора.
Неслышно войдя в дом, Вера Николаевна легонько, едва-едва приотворила дверь из кухни.
На диване сидела молодая женщина… неожиданно молодая. Хотя, конечно, почему бы ей в ее годы быть старой? Впрочем, моложе своих лет… А так… ничего особенного. Круглолицая, глаза серые. Волосы, правда… про такие говорят — роскошные. Цвет… рыжеватый, что ли…
Женщина держала над полом вытянутую руку, а к ее руке, стоя на задних лапах — просто чудо какое-то — тянулся кот Мурза. Кот, который никого не признавал кроме Веры Николаевны.
Она вошла в комнату и первое, что сделала, прикрикнула на кота:
— Брысь! Пошел вон отсюда.
Ольга покраснела и встала.
— Здравствуйте, с приездом, — любезно сказала Вера Николаевна, слегка растянув губы, что означало улыбку, но руки не подала. Потом взглянула на мальчика.
— Здравствуй, тебя как зовут?
Мальчик вряд ли что понимал в сложных взаимоотношениях взрослых, но оживление сбежало с его лица и он, серьезно глядя в глаза Вере Николаевне, сказал:
— Ваня. А вы Вера Николаевна? Витина мама?
Значит, вот как он его называет— Витей. Спасибо, что хоть не папой.
— Да, я мама… дяди Вити.
— Какой я ему дядя! — и положил руку на плечо мальчику.— Мы с ним друзья. Правда же?
Мальчик уверенно кивнул.
— Ну что ж, хозяйка пришла, не пора ли за стол?— спросил Егор Сидорович. Он, как только вошла жена, держался с заметным напряжением.
А Ольга легко и просто повела себя в их доме. Прошла на кухню, спросила, что нести на стол, потом, отнеся закуски, помогла Виктору найти нужные тарелки в буфете. Отвела и показала Ване, где вымыть руки.
Словом, держалась так, будто была здесь уже не впервые и не замечала плохо замаскированного прохладного отношения хозяйки.
Вера Николаевна не могла не оценить этой выдержки. Откровенно говоря, ей даже понравилась та легкость, какую привнесла Ольга в дом.
Как только сели за стол, Мурза сразу же прыгнул на колени Ольги. Это было настолько неожиданно, что все опять засмеялись, кроме Веры Николаевны.
Вера Николаевна вежливо проронила:
— Это просто удивительно. Кот никого не признает. Чем уж вы ему так понравились? — сказала и сама почувствовала двусмысленность вопроса. Но, кажется, никто ничего не заметил, только Виктор повел в ее сторону глазами.
Она исподтишка наблюдала за мужем. Он словно помолодел: шутил, улыбался..
Кстати, о вине Вера Николаевна напрасно беспокоилась: Ольге очень понравилась домашняя наливка. А когда стали есть вареники, аж причмокнула, потом сказала:
— Теперь я понимаю, почему Виктор все время просит у меня вареники. Надеется, что и у меня такие же вкусные получатся.
Виктор не сводил с нее влюбленных глаз. Ваня тоже следил за каждым движением матери.
— Переезжать никуда не думаете? Хотя бы к нам. Городок неплохой, работа найдется, — размяк и Егор Сидорович.
— Нет, — сказал Виктор, — мы уже там привыкли. В институте интересная тема открылась.
— Не открылась, — поправила Ольга, — а ты открыл.
Виктор запротестовал:
— Скажешь тоже — я.
— И скажу. Где угодно скажу — ты.
Вера Николаевна вышла на кухню. Она задумалась. Откровенно говоря, она совсем не так все представляла. И встречу, и Ольгу, и ее сына. И сейчас не знала, как дальше поступать, что делать.
А надо ли вообще что-то делать? Ну, посмотрела она на эту Ольгу. Что можно о ней сказать? Ольга симпатичная, легкий характер, да и Ваня хорошо воспитанный, вежливый мальчик… Словом, будь она женой другого, ничего плохого про нее не скажешь.
И Виктору, по всему видать, с ней хорошо. Как он смотрит на нее!.. Ольга вообще, наверное, нравится мужчинам.
В комнату Вера Николаевна вернулась почти спокойная, взглянула на мужа: пусть видит по ней, что все не так скверно, как она боялась, хотя обожать, конечно, она никого не собирается.
Егор Сидорович и Вера Николаевна молча стали убирать со стола. Не дали Ольге с Виктором: Ване пора спать, а идти на квартиру не близко.
Несколько минут прошло в молчании, но, так как Егор Сидорович не начинал разговора, Вера Николаевна сказала сама:
— Мальчик неплохой.
Егор Сидорович слишком уж горячо поддержал:
— Мальчишка — золото. Весь вечер за ним смотрел. Свой-то еще неизвестно какой будет. А этот — хорош, слов нет.
Вчера из окна коридора поликлиники она случайно увидела Виктора с Ольгой. Видно, шли из магазина. Он тащил в одной руке сетку с картошкой, в другой — бутылку с молоком. Идет и вроде еще гордится, что картошку для нее тащит.
А в тот раз, когда они у них в гостях были?.. Всю жизнь свою она отдала Егору, за всю жизнь ни о ком другом не подумала, а он ни разу так на нее не взглянул, как на Ольгу, ни разу так не смеялся, как при ней. Он не бабник, она знает, спокойна, тут что-то другое. Но что?
Даже окаянный Мурза, которого она семь лет поит- кормит, и тот вдруг стал ластиться к чужому человеку. Пожалуй, словами не скажешь, что в ней такого. Это просто ощущается. Это дар такой.
Тут хоть расшибись, разбейся, а ничего не добьешься. А Ольге стоит рукой махнуть — все готовы плясать перед ней, даже кот.
Рукой взмахнет… вон как вчера в прихожей. Провела рукой по лбу Виктора, едва коснулась, а у него сразу лицо как у блаженного. Стоял нахмуренный, боялся, что ли, что мать что-то не так скажет на прощание, и сразу засиял.
И когда он пошел к дверям, она — Ольга — взглянула на него, и он тут же вернулся, поцеловал мать.
Тогда Вера Николаевна просто удивилась — у них не приняты были такие нежности. А сейчас вот все вспомнила — и взгляды ее, и как подчинился он ей.
Все мужчины подчиняются своим женам, мужчины ведь что дети, но чтобы так вот — с радостью!
— У нее родные-то есть? — спросила она у Виктора, когда он на другой день забежал за шахматами.
— Ты про Ольгу спрашиваешь?— холодно переспросил он.
— Конечно, про кого же еще.
— Так бы и говорила, что про Ольгу. Мать у нее, отец, два брата.
— И как они на тебя смотрят?
— Как они могут смотреть? Каждому ясно, что я для Ольги не находка. Молчат.
— То есть как молчат? Не разговаривают, что ли?— встрепенулась Вера Николаевна.,
— Почему не разговаривают? Разговаривают. Просто не того они ждали для дочери.
— Интересно, какого же они принца ждали? — возмутилась Вера Николаевна.
— Принца не принца… скорее короля. Посолиднее то есть.
И не удержал счастливой улыбки.
— Мне и самому все не верится, что Оля моя жена.
— Вот что… Раз уж вы все равно женаты, живите здесь. Нечего людей смешить.
— Если ты из-за людей… — сказал непримиримо Виктор.
Ну что с ним делать?! На каком языке говорить, чтоб они понимали ее?
— Вспомнишь меня, когда собственные детки вот так вот разговаривать с тобой будут, когда хлебнешь с ними горюшка… — Голос у Веры Николаевны невольно дрогнул.
— Да ладно, мать, — пробурчал Виктор, — я ведь ничего, я понимаю.
— Понимаешь ты, как же, — махнула рукой Вера Николаевна.— Сколько у вас от отпуска осталось?
— На ту пятницу билеты взяли.
— Это сколько же? Восемь дней всего? Вечером и переезжайте. За такой срок и поговорить толком не успеем, не то что поссориться.
Вера Николаевна самой себе не хотела признаваться, что торопится успеть пожить рядом с Ольгой, понять что-то для себя. Ведь жизнь ее с Егором еще не вся.
+
